Энергетика гражданской войны

Своеобразно взрывной характер это энергетика войны. Слова плохо подходят¸ но я не смогла придумать лучше. Думаю, понятно, о чём речь. Тот, кто не стреляет в опасной ситуации, тот не живёт. Потому реакция хоть оружием хоть словом правильная, она соответствует ситуации. Но это ещё не всё.
Несколько цитат из Фурманов «Чапаев»:
1] И вдруг — выстрел. Этот одинокий и, может быть, совершенно случайный выстрел — словно сигнал: сколько тут было частей — радостно все открыли «огонь по богу». Стрельба поднялась оглушительная, беспорядочная, — это вовсе не был торжественный салют. При желании в такой сумятице легко было «снять» какому-нибудь белогвардейцу стоявших на трибуне большевиков: этого в горячке никто бы не заметил и не распознал. А вниз спускаться — постыдно: так и простояли на вышке, пока не расстреляли красноармейцы свои патроны. Лопарь стоял бледный, как лунная тень, — в эти несколько минут он испытал могильный ужас. Никогда, никогда потом, даже в самой страшной боевой кутерьме не испытывал он этого смутного, скоблящего, раздражающего трепета, в котором дрогло беспомощное тело. Нет хуже состояния, когда чувствуешь себя беспомощным, во власти слепых случайностей!
… Это салют по случаю года образования Красной Армии, т.е 23 февраля 1919 года. Контекст событий – какие-то вооружённые банды, какая-то стрельба, какие-то рассказы и намёки на то, что кого-то убили. Потому праздничная стрельба когда все просто стреляют и вроде не в тебя но страшно – просто иллюстрация настроения. Стрельба вызывает страх, которого даже на фронте не бывает. Именно в этой обстановке – давать даже командиру трогать винтовку – последнее дело.
«Слепые случайности»… Такие ли они слепые? Вспомнилось из фильма:
https://www.youtube.com/watch?v=OwVXsIScQ7s

А пуля знает точно, кого она не любит,
кого она не любит – в земле сырой лежит.
… Когда прочла про год какой-то стрельбы эти слова зазвучали по-новому. Недавно Силуанов предложил накопить на пенсии самостоятельно. Силуанов не сказал ничего плохого, он только предположил нечто дополнительное, потому и я не стала озвучивать ответ. А ответ был заготовлен примерно такой «А если миллионы тех, кого это касается решат жить так чтобы увидеть смерть Силуанова до своей пенсии, просто чтобы не было «мучительно больно за бесцельно прожитые годы»? Других радостей всё равно не предвидится. Силуанову обязательно подставляться под все эти чувства когда только что осознанно арестовали именно Белых, бывшего СПСовца, потому человека, чьим неприятностям все будут только радоваться? А ещё во время планов развить ситуацию на столь же непопулярного Чубайса? Ему это очень надо?»
Вот эти все пружины скрытых и открытых антипатий похоже и распрямляются в такой период «Алой зари»:
https://www.youtube.com/watch?v=LeGfJBqsaAk

… когда непонятно кто стреляет в тумане. Но стреляют много потому что много накопилось. Случайность тут только кажущаяся. Тот кто стреляет знает в кого и за что. Есть конечно и побочное, от страха, от реальной случайности, но не оно главное. Основная масса, а это не одиночки это именно масса делает то, что давно хотела сделать. Просто потому, что наконец появилась такая возможность.
Можно ли сказать, что страх безоснователен, хотя все чувства фиксируют опасность просто от общей обстановки? Нельзя, конечно. Но опасность всё-таки меньше чем кажется, точнее ничего нового опасного не появляется, наружу выходит только старое.
2] Федор увидел, как здоровенный кудрявый парень склонился над огнем, возится с картошкой, перевертывает, прокаливает ее на холодеющих угольях костра… Он нет-нет да и сунет в пепел штык, выхватит оттуда пронзенную картошку, пощупает пальцем, робко к губам ее поднесет, — из огня-то! И живо отплюнет, сошвырнет с острия обратно в пепел: он весь поглощен своим невинным занятием. Верно, и у него в голове теперь целый рой неотвязчивых мыслей, быстрых и переменчивых воспоминаний?.. О чем он думает так сосредоточенно, вперившись неотрывным взором в потухающий костер? Уж непременно о селе, о работе, о жизни, которую оставил для фронта и к которой вернулся бы, — ах, вернулся бы с какой радостью и охотой! Да мало ли что передумает он в эту ночь… А вот поутру привезут его, может, сюда же — с оторванной ногой, с пробитой грудью, с расколотым черепом…

… Фурманов – писатель. А писателю свойственно наделять окружающий мир теми свойствами, которыми этот мир не обладает. Парень думает как не обжечься, как он сейчас сожрёт эту картошку а потом завалится спать. Больше он ни о чём не думает и только в фантазиях Фурманова возникают «село, работа, жизнь».
Столь буйная фантазия это плохо? Нет. Люди разные и это нормально. И нужны они разные. Чапаев искренне убеждён, что штабные офицеры существуют для того, чтобы приказывать всякие глупости. Штабы считают Чапаева «партизаном» и тоже недолюбливают. Но и они не правы.
3] Клычков – Фурманов в первом бою вначале болтается туда – сюда по потом просто сбегает, заработав после боя ехидный комментарий опытного офицера «—Тылы подтягивали… товарищ… Клычков? — А глаза золотистые и смеются-смеются у дьявола — насмехаются.».
4] А кудрявые парни занимаются грабежами:
Грабежи были — этого никак нельзя отрицать. Грабежи во время вступления войск в населенные пункты, видимо, явление неизбежное, и это Федор многократно впоследствии имел возможность наблюдать как на своих, на красноармейских, частях, так и на войсках врага. Это — нечто стихийное, с чем трудно бороться, что в корне уничтожить немыслимо, пока существует война. Это свойственно бойцу наших дней по природе всей его взвинченной, специфически военной, разрушительной психологии. Военные грабежи пропадут только с войной. Это так. Однако же это вовсе не значит, будто с ними нельзя бороться уже теперь и бороться даже очень, очень успешно!
… И с грабежами и с начальной растерянностью можно и нужно бороться. Это просто проявления разных людей в необычной обстановке.
5] Федор наткнулся на целый ряд грабежей, вовсе бессмысленных, не имевших в себе нисколько корыстного начала. Идет, к примеру, красноармеец, тащит огромный узел со всяким барахлом.

— Что у тебя? Покажи.
Он совершенно спокойно раскладывается с узлом на снегу, развязывает, вытаскивает оттуда детские рубашечки, пеленки, игрушки, разные тряпки, платьица…
— На что это тебе, дружина?
Молчит. Сам видит, что ни к чему.
— Зачем брал-то, спрашиваю?
— А мы все кому што: взял и понес.
— Зачем же все-таки?
— Почем я знаю…
… Смею предположить, что он увидел в тряпках хорошо выстиранные бинты, но могу ошибаться.
6] А вот по-военному просто:
— Товарищи! — крыл он площадь металлическим звоном. — Я не потерплю того, што происходит! Я буду расстреливать каждого, кто наперед будет замечен в грабеже. Сам же первый э т о й вот расстреляю подлеца, — и он энергически в воздухе потряс правой рукой. — А я попадусь — стреляй в меня, не жалей Чапаева. Я вам командир, но командир я только в строю. На воле я вам товарищ. Приходи ко мне в полночь и за полночь. Надо — так разбуди. Я навсегда с тобой, я поговорю, скажу, што надо… Обедаю — садись со мной обедать, чай пью — и чай пить садись. Вот какой я командир!
Федору стало неловко от беззастенчивого ребячьего бахвальства
… Да, наверное это своеобразный популизм и все не так просто. Но боролись успешно где объяснением, а где расстрелом. Просто потому, что благожелательное отношение населения дороже жизней особо непонятливых.
7] Приходят:
— Кого тут брать?
— А погодите, допрос чиним, — говорю. — Насиловал, Степкин, сознавайся?..
— Так нешто, — говорит, — я не сознаюсь?
— Зачем ты это сделал? — кричу ему.
— А я, — говорит, — почем знаю, не помню…
— Да знаешь ли ты, Степкин, што тебя ожидает за самое это дело?!
— Не знаю, товарищ командир…
— Тебя же расстрелять придется, дурова голова, — расстре-лять!..
А он этак тихо:
— Воля ваша, — говорит, — товарищ командир, ежели так — оно, значит, уж так и есть…
— Нельзя не расстрелять тебя, Степкин, — внушаю я ему. — Ты должен сам понять, што вся станица хулиганами звать нас будет… И за дело… Потому што — какая же мы Красная Армия, коли на баб кидаемся?
Стоит, молчит, только голову еще ниже опустил.
— Уж тебя простить, так и всякого надо простить. Так ли? — спрашиваю.
— Выходит, што так.
— Понял все? — говорю.
— Так точно, понял…
— Эх ты, Степкин, чертова кукла! — осердился я. — И на што тебе баба эта далась? Сидел бы на тачанке, и беды бы никакой не было… А то — на-ка!
Зачесывает по затылку — молчит. А я бабешку-то: как он, мол, тебя?
Шустрая-бабенка, говорить любит.
— Чего — как? Сгреб, да и все… Я верезжу, я ему в рожу-то поганую плюю, а он — вон черт какой… сладишь с ним.
— Значит?..
— Так вот так и значит… — говорит.
— Мы его наказать хотим, — говорю.
— Так его и надо, подлеца, — закудахтала казачка. — Вот рожу-то уставил негодящую… Распеканку ему дать, штобы знал…
— Да нет, не распеканку, мы его рас-стре-лять хотим…
Баба так и присела, открыв рот, выпучила глаза, развела руками…
— Да, да, расстрелять хотим! — повторяю ей.
— Ну, как же это? — всплеснула руками казачка. — Боже ты мой, господи, а и разве можно человека губить?.. Ну, что это, господи! — всполошилась, кружится у стола-то, ревет…
— Сама жаловалась, поздно теперь, — говорю.
А она:
— Чего ж жаловалась, — говорит, — рази я жаловалась… Я только говорю, што побег он за мной… Догонять стал, да не догнал…
— Так, значит?..
— Вот то и значит, што не догнал. А чего он, поганый, сделать хотел, — да почем, — говорит, — я знаю, что он хотел… в голову-то я ему не лазила…
Я ей смотрю в лицо-то, вижу, что врет, а не останавливаю, — пущай соврет: может, и верно, Степкин-то жив останется… А штобы только она не звонила, сраму-то не гнала на нас. А што у них там случилось — да плевать мне больно. Она и сама, может, охотница была… Думаю, коли ревет да просит — на всю станицу говорить будет, што соврала, обидеть хотела Степкина-то… Я и подсластил:
— Будет, — говорю, — будет, молодка… Тут все дело ясно, и надо вести…
— Куда его вести? — заверезжала бабенка. — Я вам не дам его никуда — вот што…
Да как кинется к нему — обхватила, уцепилась, плачет, а сама браньми-бранится, с места нейдет, трясется, как лист от ветру.
— Могла бы ты его спасти, да не захочешь сама… Вон мужа-то нет у тебя два года, а смотри — яблоко-яблоком… Если бы ты вот замуж за него — ну, туда-сюда, а то… нет…
— Чего его замуж? Не хочу я замуж!
— А не хочешь, — говорю, — тогда мы должны будем делать свое дело. — И встаю со стула, как будто уходить собрался.
— Да он и венчаться не будет, — крикнула мне сквозь слезы казачка. — Он поди и бога не знает. — А сама не пускает Степкина, обхватила кругом.
И он, как теленок, стоит, молчит, не движется, как будто и не о нем вся речь идет…
— Там как хотите мне, — отвечаю, — только штобы разом все сказать: миритесь али не миритесь?..
Она разжала руки, отпустила своего нареченного, да так вся рожа вдруг расползлась до ушей, улыбается…
— Чего же, — говорит, — нам браниться?
И он, черт, смеется: понял, в чем дело, куда мы его обернули.
… Я к теме изнасилований отношусь с некоторым недоумением просто потому, что я не понимаю, как это технически можно сделать при наличии сопротивления. Вот и люди, похоже, сомневаются и подозревают, что имело место заигрывание а потом какой-то конфликт. Если же действительно была проявлена настойчивость да такая, что дошло до изнасилования, то с расстрелом она согласится. И действительно, зачем такому животному жить? Если же поскандалить хочет, то будет иначе. И вышло иначе. Почему и тут расстрел? А потому, что у многих жёны дома. И потому не всякий захочет слушать про то, что он «как налетел, как повалил…» в качестве последующего оправдания.
Фурманов неоднократно указывает, что Чапаев говорил и делал то, чего реально хотели люди. Его удивляет, что Чапаева с его корявой речью слушают, а к более правильным словам относятся равнодушно. Правильные слова для придуманного «кудрявого парня». Реальный же парень вовсе не такой, как его представляет Фурманов. А вот Чапаев и этого парня и эту скандальную бабу хорошо знает. Потому он и лидер. Потому его слушают.
Какой вывод из этого?: Если есть возможность надо видеть реальных людей и понимать их реальные желания даже если они отличаются от собственных пожеланий. Эти вещи можно корректировать, сглаживать, но идти против течения бессмысленно и даже опасно. Куда направлено течение надо знать точно, без иллюзий.
8] Кровь ударила Федору в голову.

— Довольно! Ведите! — крикнул он.

— Расстрелять? — в упор и с какой-то ужасающей простотой спросил его Елань.

— Да, да, ведите…

Офицера увели. Через две минуты был слышен залп — его расстреляли.

В другое время Федор поступил бы, верно, иначе, а тут не выходили из памяти два трупа замученных красноармейцев с вырезанными полосами мяса, с просоленными глубокими ранами…

Потом — это упорство, нагло вызывающий офицерский тон и, наконец, письмо невесты, рисовавшее с несомненной точностью и физиономию офицера-жениха…
… Наиболее яркое отличие двух психик, но люди вместе и оба тут нужны.
Зачем тут писатель – Фёдор? Хотя бы для того чтобы объяснять Чапаеву, что не все в штабе дураки. Елань это сделать не способен.
Фурманов очень интересно стыкует две темы. Почему Чапаев? Были и смелее Чапаева, были умнее. Были более грамотные в военном смысле. Но почему именно Чапаев стал всем известным героем? При всём вранье и байках он создал подразделение, которое действительно не отступало. Административный талант? Не без этого, но по книге он сводится к тому, что при доносе о пьянке надо вызвать и наорать. Потом можно извиниться, сославшись на непроверенную информацию, но обозначить, что это недопустимо лишний раз не помешает. Наверное хороший организатор, но это не всё. Чапаев не ограничивается военной функцией.
9] — Я хотя бы, — продолжал Петька, — на Дону, в восемнадцатом… Нас казаки в сарай человек двадцать заперли. Утром, говорят, разберемся, кто тут у вас большевик… А не скажете, так и все за большевиков уйдете. Капут, одним словом. Знаем, что расстреляют, сволочи… Мы это доску одну полегоньку — чик да чик, чик да чик, — она и отползла… Я самый у них маленький. Полезай, говорят, ты первый, а если попадешь — на нас не говори… сам, мол, один полез… Часового убери камнем сразу-то, што ли, увидишь, как… Одним словом, полез я. А ночь вот что сегодняшняя, — дождик идет, а уж тьма-то, тьма-то… Я эдак тихонько ногу просунул — ничего… Я принагнулся… плечом… руку с головой выпустил, вторую ногу выставил… Гляжу — на земле, вышел у самого сарая, а за углом — как есть часовой стоит… Лег на брюхо, думаю — проползти надо сначала, чтоб его разглядеть — сидит человек или ходит… Вот по грязи, будто червяк, плыву, а ребята высунули головы, смотрят… Он на полене сидит и голову наклонил, — спит, может, думаю… Взял тут кирпич — из сарая дали, а как дополз к нему да как хрясну его, да по виску его. Клюнул, сердешный, в землю и крикнуть не знал што… А я его еще раза четыре стукнул — забрызгался кровью, испачкался… Вышли мы всей артелью, сарай-то с краю был… Мы тут ползком, все ползком, так и ушли непримеченные… Знали, где от своих отбились, нашли… Э-эх, тоже страху было!..
— Страх страхом, а жив, — заметил как-то неопределенно Чапаев.
— Жив! — подтвердил обрадованный Петька, польщенный вниманием. — И все живы — так артелью и доползли… Право слово…
— Верю, — усмехнулся Чапаев.
… А это первый анекдот про Петьку и Чапаева. Судя по реакции рассказанное – явное враньё. И таким занимаются, скорее всего, многие. Но ведь не отступают, ведь стараются соответствовать своему образу. Из угадывания настроений населения и солдат Чапаев сооружает того самого «сознательного» солдата, которого должен создавать Фурманов своей разъяснительной работой, контрпропагандой и прочим. И у Чапаева получается. Герой – Чапаев возникает только потому, что у него есть некая невоенная составляющая. Точно также невоенный Фурманов тоже вносит что-то своё и совершенно необходимое несмотря на всю свою чужеродность в этой среде. 
Итого: Люди разные. У всех свои природные особенности, которые могут вылезти в виде своих (!) недостатков в необычной ситуации. Но жизнь сложнее. Для успеха она требует именно разных людей, а не толпы однотипных солдат чем больше тем лучше. Просто в этой ситуации человек должен найти своё место. Просто кому-то придётся понять, что людям не интересны его правильные и красивые слова. А кому-то надо будет понять, что утащенная простыня завра обернутся выстрелом в спину от недовольного владельца. У каждого свой путь.