Смертное и бессметное

Читала «Пир семи мудрецов»:
Солон5 между тем, недолго подумавши, молвил:«Я так полагаю, что более всего стяжает славы царь или тиран тогда, когда он единовластие над гражданами обратит в народовластие».
Вторым заговорил Биант :«И когда он первый явит образец покорности законам».
За ним — Фалёс:«Счастье правителя — в том, чтобы умереть своею смертью и в преклонном возрасте».
Четвертым — Анахарсис: «И не один среди всех будет разумен».
Пятым — Клеобул:«И не будет легковерен к речам ближних».
Шестым — Питтак :
«И добьется, чтобы подданные боялись не его, а за него».
Последним — Хилон :
«Дело правителя — помышлять не о смертном, а о бессмертном».
Вспомнила отрывок из «Дипломатии» Киссинджера:
  «Я выстою или паду вместе со своим Сувереном, даже если, по моему личному мнению, он будет по-глупому себя губить; но для меня Франция останется Францией, независимо от того, будет ли ею руководить Наполеон или Людовик Святой, Австрия же для меня всего лишь иностранная держава... Я знаю, что вы мне на это ответите, что факт и право неразделимы, что правильно продуманная прусская политика требует чистоты во внешнеполитических отношениях даже в ущерб полезности. Я готов обсуждать с вами проблему полезности; но коль скоро вы выдвигаете антиномии типа „право и революция", „христианство и неверие", „Бог и дьявол", для меня спорить далее становится невозможным, и мне остается только сказать: „Я не разделяю вашего мнения, а вы судите меня за то, что во мне не ваше и вызывает ваше осуждение"»[152].

   Эта горькая декларация принципов веры явилась функциональным эквивалентом утверждения Ришелье относительно того, что, коль скоро душа бессмертна, человек должен подчиниться суждению о нем Господа, но поскольку государства смертны, они могут быть судимы лишь по их трудам. Как и Ришелье, Бисмарк вовсе не отвергал моральные воззрения Герлаха в плане личных убеждений и верований — вероятно, он сам разделял многие из них; но он отрицал наличие связи между ними и долгом государственного деятеля, проводя грань между личными убеждениями и «Realpolitik»:

   «Я не искал королевской службы... Господь, который неожиданно меня туда направил, возможно, скорее укажет мне выход оттуда, чем позволит моей душе погибнуть. Я бы придавал чересчур большое значение ценности нынешней жизни... если бы не был убежден в том, что через тридцать лет для меня будет не важно, каких политических успехов в Европе добились я или моя страна.
… Довольно длинная цитата чтобы уж совсем из контекста не дёргать. Добавлю, что при сплошном чтении у меня создалось впечатление, что бессмертная душа в заботе не нуждается, а о смертном государстве заботится надо. Фраза же Хилона означает скорее, что люди смертны но это не страшно, а вот о бессмертном государстве надо заботиться. Повеселило то, что называть смертным и бессмертным можно что угодно, включая прямо противоположное, но вывод делается один и тот же: людей ещё нарожают, заботиться надо о более долговечном.
Народ с культурой, конечно, не бессмертен но живёт он обычно дольше человека. А сам человек может рассчитывать на что-то кроме небытия только в этой конструкции. Людей (людей ли?) ледникового период нет как будто и не было. Есть наши фантазии о том, какие они были потому что пропала та информационная оболочка, которая хранила информацию (если она была). Скорее всего люди 5-го века до нашей эры во времена без ксероксов но с легко горящими рукописями намного острее ощущали эту зыбкость и возможность исчезнуть совсем. Отсюда и осознание ценности бессмертного, только соединившись с ним, с историей долго живущего народа можно не сгинуть как будто тебя и не было. Желание продлиться дальше и могло побудить передавать что-то дальше. Встречные взгляды (для одних в пошлое, для других в будущее) и создают те межвременные связи, которые формируют общую и относительно постоянную культуру.  А такая культура позволяет говорить об отдельном  народе, а не о пасущейся на территории популяции. Наверное когда у этой популяции возникло желание и возможность продлиться за пределы свой жизни и возникла устная и письменная история. До этого не было ни её ни… человека в современном даже древним грекам значении. Думал ли Хилон, что кто-то будет писать его имя, барабаня по кнопкам?  И можно ли назвать его мёртвым, если сейчас звучит его «голос»? А возможно это стало благодаря бессмертной системе передачи информации, очень ценной, может и ценнее жизни, которая всё равно закончится чуть позже или раньше. По историческим меркам эти десятки лет - очень малый срок. Скорее всего как-то так это всё понималось, потому так и формулировалось.